Люблю слово навзрыд.
У меня оно пастернаковское и всесезонное. Плакать-писать навзрыд. И одиночество, оно тоже навзрыд. Навзрыд надежды,  пойманные и распятые ожидания. Чай тоже бывает навзрыд.
Это не хорошо и не плохо. Это так, по выверенной случайности.
Запретная тоска навзрыд.
И счастье тоже, легонько  навзрыд.
Не люблю спокойствие.  Не терплю молчания. Оно неловкое всегда. Неуютное. Холодное. Оно навзрыд, но очень жестоко.
Люблю своего кота, который  лежит, вяло  облизываясь, и вот-вот уснет. Он не знает, что я сейчас навзрыд.И я ему тихонько завидую...

Есть несколько вещей, которые бывают -сами-по-себе- . Это кофе. "Мы" в постели. И кухня.
Все остальное - навзрыд.

Безкавычный Синдром Петрушки. Дина Рубина

Итак, Синдром Петрушки.
И снова Дина Рубина.
Так и хочется ударение на И поставить: Руб-И-на - яркая, игристая. Насыщенная.
И снова этот  язык- масло, горьковское. И снова я встану, с ладошками друг о друга (хлопаю -  в восторге, потираю - в наслаждении).
Но до этой книги была Белая голубка Кордовы, которая в сотни раз - Ах! Синдром же - это  литературный гений с яркими чернилами. Очень осанистый, размеренный, не в меру упитанный (в хорошем-то смысле).
Синдром Петрушки - это синдром жизни. Ее кукольности, фарса, семейных преданий, альбомов-легенд, синдром фатальной правдивости. И в зеркале этом  нашлось  непосредственное место и  самому автору  - на чай  госпожа Рубина  ходила к профессору-герою, которого потом сама  и придумает.
В общем тут куклы вместо героев. И герои заместо кукол. Тут рож(д)ающий корчмарь, жутковатые(бесноватые) дамочки, смеющийся христос(?), армянская улица Львова, Иерусалим, трехногая собака Карагез и, в принципе, хэппи-энд. Тут маленькие ниточки романа, ночного настроения и особого стиля, когда рассказчик - это ты и  это он... И, самое главное,  тут Прага.
У меня с этим городом особый роман.
В романе Синдром Петрушки.

 Дину Рубину я люблю. Синдром Петрушки я уважаю. Белую голубку Кордовы - ахаю.


Ps
следует запастись чаем и бутафорской зимой.